Суббота, 18 Мая 2024, 23:46
Приветствую Вас Гость | RSS
Меню сайта
Журнал Юрислингвистика
Наш опрос
Оцените качество новостей на нашем сайте
Всего ответов: 134

 Степанов, В.Н. Прагматика спонтанной телевизионной речи / монография / – Ярославль : РИЦ МУБиНТ, 2008. – 248 с.

 Степанов, В.Н. Провоцирование в социальной и массовой коммуникации : монография / В.Н. Степанов. – СПб. : Роза мира, 2008. – 268 с.

 Приходько А. Н. Концепты и концептосистемы Днепропетровск:
Белая Е. А., 2013. – 307 с.

 Актуальный срез региональной картины мира: культурные
концепты и неомифологемы
– / О. В. Орлова, О. В.
Фельде,Л. И. Ермоленкина, Л. В. Дубина, И. И. Бабенко, И. В. Никиенко; под науч ред. О. В. Орловой. – Томск : Издательство Томского государственного педагогического университета, 2011. – 224 с.

 Мишанкина Н.А. Метафора в науке:
парадокс или норма?

– Томск: Изд-во
Том. ун-та, 2010.– 282 с.

Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Форма входа
Поиск

Кемерово


Новосибирск


Барнаул

Сибирская ассоциация
лингвистов-экспертов


Cтатьи

Главная » Статьи » Статьи » Статьи

Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод: право на лингвистическую экологию Куликова Э.Г., Беляева И.В.
Куликова Э.Г., Беляева И.В. Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод: право на лингвистическую экологию // Перспективы взаимодействия национальных правовых систем в условиях глобализации и регионализации. Материалы V Международной научно-практической конференции. Ростов-на-Дону – Туапсе: РГЭУ (РИНХ). 2010.



Куликова Э.Г., Беляева И.В.

Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод: право на лингвистическую экологию


Понятие толерантности, примененное к языковой норме, позволяет рассматривать ее как социальный конструкт, обусловленный не имманентной языковой системой, а важнейшими обстоятельствами жизни социума.

Если прежде основы нормативности излагались «чуть ли не на языке уголовного кодекса» то теперь запретительной нормативности предпочитается рекомендательная. В современной лингвистике утвердилась новая теория нормы как «выбора», а не как «запрета». Это не в последнюю очередь связано с общими социальными процессами в стране. Характерно, что такое свойство современного языка, как демократизация, начинают понимать не как коннотированное оттенком одобрения и оправдания всех проявлений нового, а как «объективную характеристику сближения литературного языка с некодифицированными сферами».

Нормы права, в противоположность языковым, облигаторны. Правовая норма по своей природе – команда. Совершенно очевидно, что команда, если она выражена неточным или двусмысленным языком, не будет понята и выполнена так, как этого хочет законодатель. Именно поэтому правоведы желают получить от лингвистов (в ходе лингвоюридической экспертизы текста) точный ответ на вопрос: что имел в виду автор высказывания (текста)?

Командный характер правовой нормы и вариативность, зыбкость и изменчивость нормы языковой входят в известное противоречие, вследствие чего лингвисты нередко оказываются не в состоянии вынести однозначный и окончательный «приговор». По-видимому, для характеристики прагматического аспекта нормативности правомерно введение еще одного типа нормативности – этико-речевой нормы.

Анализ использования термина «манипуляция» показал, что возможно, во-первых, понимание манипуляции как естественного и неизбежного свойства всех видов общения (ср.: «Умелое манипулирование политическими аффективами является одним из важнейших орудий в арсенале власти любого политика. От умения манипулирования ими в значительной мере зависит успех или неуспех политического лидера. Феномен манипуляции связывают с нарушением нормативности. Вопрос о границах понятия «манипуляция» чрезвычайно актуален. Для большинства работ, рассматривающих феномен манипулирования, характерна оценочная позиция. При этом манипуляция оценивается либо как негативное социально-психологическое явление, оказывающее разрушающее воздействие на личность, либо как позитивный феномен социального взаимодействия, позволяющий заменить явное принуждение человека на скрытое психологическое воздействие, т. е. перейти от грубых форм насилия и открытого принуждения к скрытым формам и тайным способам управления личностью. Особенно часто положительную оценку дают манипуляции как допустимому средству защиты, используемому в ответ на явное принуждение (с использованием силы) или в ответ на манипуляцию (контрманипуляция).

Думаем, что обоснование понятия этико-речевой нормы и квалификация манипулятивности как нарушения этой нормы позволит более адекватно описать интересующее нас явление. Понятие манипулирования коррелирует с ложью или полуправдой (чаще всего манипуляцию определяют как нечестный прием). Нередко между манипуляцией и обманом вообще ставится знак равенства. Однако более правомерным представляется разведение этих понятий на основании противопоставленности разным категориям истины – онтологической и гносеологической. Гносеологическая истина определяется с бóльшими трудностями, ибо фактически для ее установления необходимо проанализировать влияние высказывания (текста) на реципиента. Сложность этой процедуры хорошо понятна на примере рекламы, которая на одних потребителей оказывает существенное влияние, манипулирует ими, в то время как другие остаются невосприимчивыми к рекламным ухищрениям и не теряют критического отношения к рекламе. Речевое манипулирование коррелирует с феноменом диффамации, ибо в обоих случаях наносится ущерб личности. Статья 10 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (ч.1) гласит: «Каждый человек имеет право на свободу самовыражения. Это право включает свободу мнений, свободу получать и распространять информацию и идеи…». На естественном национальном языке осуществляются такие речевые действия, которые могут быть квалифицированы как оскорбление, обман, диффамация. Коммуникативная свобода пишущей личности ограничена не только социокультурными нормами общения, но и юридически (ср. ст. 131 УК РФ; согласно данной статье, «оскорбление в печатном произведении…наказывается исправительными работами на срок до двух лет»). В сферу интересов юриспруденции неизбежно попадает коммуникативно-прагматический аспект языка.

Ср. анализ манипулятивного потенциала заголовка статьи в «Аргументах и фактах» Почему мы не любим лиц кавказской национальности? Мы здесь всеобъемлющее, создающее эффект сопричастности. Формулируя заголовок (а заголовок в СМИ, как известно, является доминантой, репрезентирующей главную идею текста) таким образом, автор вводит пресуппозицию: русские не любят «лиц кавказской национальности». По ходу текста происходит «легитимизация» этого чувства за счет «аргументов» типа «черные все заполонили», «выходцы с гор» организуют в столице криминальные структуры и т.п. И с помощью словесной манипуляции осуществляется дискурсивное конструирование ненависти, националистических настроения и межэтнических конфликтов.

Диффамацию (распространение сведений, порочащих кого-либо) относят к числу концептов, которые на современном этапе межкультурного взаимодействия еще не внедрились в систему ценностей нашего общества. Дефиниции в Большом толковом словаре русского языка и в Англо-русском юридическом словаре (defamation – клевета) не совсем полно раскрывают значение этого слова и соответственно стоящий за ним концепт. Диффамация – это нанесение ущерба репутации кого-либо путем ложных или клеветнических высказываний, характеризующих этого человека как заслуживающего презрения, насмешки, ненависти или остракизма.

Интересно, что данный концепт не внедрился полностью в отечественную концептосферу не оттого, что не было соответствующей номинации. Слово диффамация используется в контексте освоенного заимствования (без комментариев и пояснений) еще у А.П.Чехова.

Поскольку явные инвективы не поощряются в институциональном дискурсе, коммуниканты чаще применяют так называемые «ярлыки» - лексические наименования с яркой отрицательной оценочностью и обвинительной направленностью; ср. пейоративно окрашенные экспрессивные наименования политических партий и движений типа красно-коричневые. Если вместо преступления говорят о катастрофе, то тем самым снимают разговор об ответственности, поскольку у преступления есть виновник, а у трагедии – нет.

В рамках юридической лингвистики сегодня поставлены важнейшие лингвоправовые вопросы, в частности - о лингвистической дискриминации. Рекламные объявления (или их фрагменты), эргонимы и маркировки, выполненные латиницей, делают человека (особенно – пожилого) исключенным из полноценной коммуникации (ср. описанный в лингвистике случай, когда написанное латиницей соса было прочитано пожилым человеком как написание в рамках русского алфавита). Без его согласия человека фактически вынуждают находиться одновременно в нескольких семиотических системах. В современной лингвистике поставлена проблема права человека на лингвистическую экологию, по которому человек не должен оказываться во враждебной языковой среде, где он унижен как якобы недостаточно культурный или малообразованный гражданин, где он терпит подобные коммуникативные неудачи.

Манипуляция еще не стала постоянным объектом исследования юридической лингвистики, однако и эта проблема уже поставлена. Ср.: «Исключительно важна юрислингвистическая и лингвоюридическая разработка вопросов, связанных со специально организованным суггестивным функционированием языка, манипулированием языковым механизмом для достижения тех или иных (далеко не всегда благородных и законных) целей. Политика (выборы, пропаганда), реклама (псевдо), психотерапия – вот далеко не полный перечень сфер возможного нечестного использования языка.

Актуальность приобретает анализ многоуровневых текстов, то есть текстов, смысл которых не очевиден. Проблема заключается в том, что применяемый сегодня в судах анализ оспариваемого текста, как правило, ограничивается ссылками на толковый словарь русского языка или здравый смысл. В действительности, если мы ожидаем от судебного решения справедливости, адекватности и законности, то очевидно, что метод анализа должен соответствовать его предмету.

Объективная трудность решения проблемы квалификации манипулятивных действий связана с тем, что вопрос переносится в сферу интенций. Трудно представить себе, чтобы языковед мог убедительно доказать, что имел в виду говорящий, употреблявший то или другое слово или выражение. Чаще всего подчеркивается, что разрешение таких вопросов врастает в область морали, общей и языковой культуры, профессионализм авторов и редакторов. Однако массовость манипуляций показывает, что стихийных путей регулирования явно не достаточно, требуется введение правовых механизмов, причем таких, которые опирались бы на сложившуюся систему правовых норм.

Манипулятивные методы предпочитаются потому, что они позволяют избежать разоблачения и применения правовых санкций. Если семантическая деструкция как метод манипулирования наносит ущерб участникам избирательной кампании, это может и должно стать предметом юридической лингвистики. Но коль скоро известны (хотя бы в общих чертах) способы манипулирования, о них может идти речь как об отступлении от этико-речевой нормы.

Сегодня остро стоят вопросы юридической защиты языка от деструктивного влияния извне, защита литературной нормы от засилья грубо просторечной и иноязычной лексики…, защита прав личности на лингвистическую свободу и комфортность пользования языком.

Конечно, возможность квалифицировать манипулирование словами как преступление пока что очень сомнительна. Необходима длительная скрупулезная совместная работа лингвистов и правоведов. Нарушение этико-речевой нормы, т. е. манипуляция с использованием единиц языка, должно стать, прежде всего, общественно осуждаемым явлением.
Категория: Статьи | Добавил: Brinevk (29 Июня 2011)
Просмотров: 1695 | Рейтинг: 0.0/0