Впервые опубликовано:

Гладилин А.В. «Язык вражды» как коммуникация // Современные исследования социальных проблем (электронный научный журнал). 2012. No11(19). URL: http://sisp.nkras.ru/e-ru/issues/2012/11/gladilin.pdf

УДК 811.1/.8

«ЯЗЫК ВРАЖДЫ» КАК КОММУНИКАЦИЯ

Гладилин А.В.

 Целью исследования является теоретическое осмысление феномена «языка вражды»  с позиций теории коммуникации, с одной стороны,  и с точки зрения таких явлений, как предубеждения, стереотипы и дискриминация, с другой стороны. Необходимость такого осмысления обусловлена возникшей в последние годы насущной потребностью выработать объективные методы судебной лингвистической экспертизы текстов, предположительно содержащих признаки экстремизма.

В качестве основного в работе используется аналитико-синтетический метод. Подход к функциям и другим элементам теории коммуникации в данной работе основывается на известной модели Р.Якобсона

В работе выдвигаются следующие положения.

Коммуникация, основанная на предубеждениях и дискриминации, особым образом выполняет свои функции.

Реализацией референтивной функции коммуникации, основанной на предубеждениях и дискриминации, является делегитимизация, то есть отказ какой-либо группе в праве считаться человеческой. На уровне лексики в качестве компактных юнитов делегитимизации выступают слова-этнофолизмы.

Эмотивная функция коммуникации, основанной на предубеждениях и дискриминации, может состоять в выражении отрицательных эмоций и враждебности адресанта по отношению к мишени, а также в поддержании самооценки адресанта,  в снятии напряжения (катарсис) и укреплении позиций в группе.

Фатическая функция состоит в поддержании и укреплении чувства товарищества и сплоченности ингруппы.

Конативная функция направлена на то, чтобы нанести психологическую травму мишени путем отрицания ее человеческого статуса, и, возможно, на то, чтобы спровоцировать мишень на деструктивные действия.

Металингвистическая функция направлена на то, чтобы скрыть код языка вражды, однако попытки подобного рода часто бывают неудачными.

Рассмотрение функционирования «языка вражды» в терминах стереотипии, предвзятости и дискриминации может стать действенным способом идентификации  и изучения паттернов языка вражды, а, возможно, и адекватной правовой оценки текстов, предположительно содержащих признаки экстремизма.

Ключевые слова:  лингвистическая экспертиза; язык вражды; Р. Якобсон: функции коммуникации; стереотипы; предубеждения; делегитимизация; этнофолизмы.

 Проблема «регулирования» речи граждан является одной из самых спорных в любом демократическом государстве. Понятие «свобода слова» оказывается не вполне корректным в современном мире, так как правовые и социальные институты каждого государства  вынуждены контролировать речь граждан, чтобы защитить общество. В России, как и во многих других странах,  общество защищается законом от речи оскорбительной,  клеветнической и возбуждающей  вражду и ненависть. Впрочем, корректнее говорить здесь не о речи, а о коммуникации, так как все перечисленные качества могут быть присущи не только вербальным текстам, но и любым другим продуктам символической деятельности.

 «Язык вражды» (hate speech) – преследуемая по закону «…коммуникация, которая не несет никакого иного смысла, кроме выражения ненависти к некоторой группе, особенно в условиях, когда коммуникация может спровоцировать насилие. Это подстрекательство к ненависти в первую очередь в отношении группы лиц, определяемой по признаку расы, этнической принадлежности, национального происхождения, пола, вероисповедания, сексуальной ориентации и т. п. «Языком вражды» может быть любая форма выражения, расценивающаяся как оскорбительная для расовых, этнических и религиозных групп и других выделяемых (discrete) меньшинств или женщин» [9]*.  Данное определение, размещенное на американском сайте юридических дефиниций, на наш взгляд, наиболее точно определяет сущность явления, о котором пойдет речь в данной статье.

С проблемой «языка вражды» российские лингвисты неожиданно столкнулись в середине 2000-х. В связи с расширившейся  практикой противодействия экстремизму, в том числе такому, который проявляется в форме коммуникации, лингвисты (можно сказать, в массовом порядке) стали привлекаться к лингвистической экспертизе  «подозреваемых» в экстремизме текстов.

Массовое обращение правоохранительных органов за помощью к лингвистам, как, впрочем, и другим специалистам, например, психологам, культурологам и т.д., объясняется, по нашему мнению, двумя причинами.

Первая причина кроется в несовершенстве российского «антиэкстремистского» законодательства, о чем не раз говорили  и писали известные российские юристы, правозащитники и общественные деятели (см., например, [2]). Имея дело с нечеткими формулировками законов, правоохранители не решаются самостоятельно принимать решения и стремятся переложить это бремя на плечи  экспертов.  

Вторая причина – отсутствие опыта. Закон, направленный против «языка вражды», существовал  в  Уголовном Кодексе Советского Союза  с 1927 года, однако он ни разу не применялся за все годы советской власти. Это объясняется очень просто:  в соответствии с принятыми в те времена  идеологическими установками, советский человек, то есть представитель великой исторической общности «советский народ», не может допустить враждебные высказывания  и враждебные действия по отношению к  другим людям только потому, что они принадлежат к другим расам, национальностям и т.д.  Поэтому все «преступления ненависти», которых в Советском Союзе, конечно же, случалось  не меньше, чем в любом другом месте, где живут люди, квалифицировались как совершенные по каким-то иным мотивам.

В 90-е годы, возможно, по инерции случаи осуждения кого-либо за «язык вражды» были единичными. И только во второй половине нулевых, после того как страна осмыслила печальный опыт чеченских войн, после прокатившейся по России волны чудовищных терактов, после событий 11 сентября 2001 г., уголовные дела, связанные с экстремизмом и  «языком вражды», стали обычным видом судебной практики.

Таким образом,  в России сложилась парадоксальная правовая ситуация, не имеющая аналогов в других странах: судьбу людей, книг и других текстов, подозреваемых в словесном экстремизме, решают не прокуроры и судьи, а ученые и преподаватели вузов.

Однако и последние в большинстве оказались не готовыми к работе подобного рода. В лингвистической экспертизе текстов, предположительно содержащих признаки экстремизма, господствует субъективизм, а порой и просто отсутствие здравого смысла, о чем красноречиво свидетельствуют многочисленные резонансные случаи.

Пожалуй, одним из самых одиозных примеров подобного рода явилось судебное разбирательство в г. Томске, в котором рассматривался вопрос о включении в общероссийский список экстремистских материалов древней книги «Бхагавад-гита», одного из самых уважаемых и ценимых духовных и философских текстов не только в  традиции индуизма, но и в религиозно-философской традиции всего мира. Примечательно, что ученые-филологи одного из государственных университетов, проводившие лингвистическую экспертизу, согласились с мнением прокурора о том, что эта книга содержит в себе экстремизм. И только многочисленные протесты известных российских ученых вкупе с заявлением Парламента Индии, а, может быть, просто торжество здравого смысла привели в конце концов к тому, что великая книга была «оправдана» судом.

Часто разные эксперты или бригады экспертов приходят  к диаметрально противоположным заключениям относительно одного и того же текста. К сожалению, бывают и такие случаи, когда специалист принимает  обращение к нему правоохранительных органов просто как руководство к действию, и, если  в тексте нет признаков языка вражды, он считает своим долгом их найти.

В последние годы в стране стали появляться глубокие исследования по вопросам лингвистической экспертизы, в которых достаточно много внимания уделяется текстам, предположительно содержащим «язык вражды» (см., например, [1]). Весьма  плодотворно в плане публикации исследований подобного рода, а также результатов экспертной практики   работают ассоциации экспертов-лингвистов [3; 4]. Тем не менее, необходимо признать, что на сегодняшний день не выработаны какие-либо, хотя бы даже приблизительные, принципы идентификации паттернов «языка вражды» и анализа текстов, предположительно содержащих такие паттерны.

Любые прикладные научные исследования какого-либо объекта (а лингвистическая экспертиза принадлежит к числу  таких исследований) будут эффективными только тогда, когда они строятся на базе  теоретического осмысления исследуемого объекта. По нашему мнению, теоретическое осмысление «языка вражды» в современных русскоязычных дискурсивных практиках – одна из важнейших задач, стоящих перед современной российской лингвистикой.

   Данная работа представляет собой попытку сделать шаг по направлению к решению этой задачи. На наш взгляд, одним из важнейших факторов, определяющих сущность «языка вражды», является то, что он  основан на таких явлениях, как социальные стереотипы, предубеждения и дискриминация, и является   частью более крупного и сложного феномена, который в науках, изучающих коммуникацию, получил название коммуникация, основанная на предубеждениях и дискриминации  (Prejudiced and Discriminatory Communication).

Коммуникация, основанная на предубеждениях и дискриминации (КОПД), имеет характерные особенности реализации функций коммуникации, выделенных Р. Якобсоном: референтивной, экспрессивной, конативной, фатической, металингвистической.

Таким образом, цель данной статьи – осмыслить феномен «языка вражды» с точки зрения теории коммуникации и выявить особенности его функционирования как коммуникации, основанной на предубеждениях и дискриминации.

Основные понятия и термины

Коммуникация есть социальное взаимодействие посредством сообщений [7, с. 2]

В соответствии с моделью Р. Якобсона, коммуникация  строится по следующей схеме. Адресант посылает сообщение адресату. Якобсон учитывает тот факт, что сообщение должно соотноситься с чем-то другим, чем является оно само. Это что-то  он называет контекстом или референтом. Есть еще два элемента: это контакт, под которым имеется в виду и физический канал, и психологическая связь между адресантом и адресатом, и код – общая для адресата и адресанта система значений, посредством которой порождается  сообщение [5, с. 198].

Прототипический сценарий коммуникации выглядит так: какой-нибудь человек, произнося какие-то слова, тем самым посылает сообщение другому человеку или группе людей. Например, крупный региональный чиновник на каком-то собрании порождает речь, в которой  определенная этническая или социальная аутгруппа обвиняется в том, что она создает некие социальные проблемы в регионе. Адресатами сообщения здесь будут присутствующие на собрании чиновники и журналисты. Однако количество получателей такого сообщения может быть многократно увеличено посредством технических средств коммуникации (так называемых механических медиа), например, телевидения или радио.

Сообщения могут быть письменными. Например, подросток ночью может написать краской на поверхности бетонного ограждения железнодорожных путей что-нибудь вроде «Россия для русских! Остановим черных!». Адресатами этого сообщения станут пассажиры поездов и электричек, причем они будут являться таковыми, даже если они вовсе не хотят получать подобные сообщения.

Речь чиновника может быть опубликована в газетах или на страницах интернет-изданий. Кроме того, содержание его речи может быть передано в разного рода вторичных текстах: печатных новостях, пресс-релизах и т.д. Чтобы воспринимать письменные сообщения, адресаты должны обладать умением читать.

Сообщением могут быть не только слова. Некто может создать карикатуру или картинку-демотиватор, утрированно изображающую типичного представителя аутгруппы таким образом, чтобы вызвать у зрителя отвращение, презрение и  насмешку, и разослать ее как спам по электронной почте большому количеству людей.

Помимо слов, изображений, фотографий, фильмов и т.п., функцию сообщений могут выполнять и некоторые, казалось бы, далекие от  коммуникации предметы. Так, на российских стадионах в последнее время среди болельщиков получила распространение практика кидать в чернокожих футболистов-легионеров бананы. В таких случаях банан становится сообщением, а его получателями являются чернокожий футболист и все люди, присутствующие на матче.

Коммуникация может осуществляться и без автора сообщения. Скучающая сотрудница офиса может получить по электронной почте карикатуру, о которой шла речь выше, и разослать ее своим знакомым. Студент может разместить на своей страничке в социальной сети ссылку, к примеру, на антисемитский материал. Ни девушка из офиса, ни студент не являются создателями этих сообщений, однако они являются их отправителями (адресантами).

Отправители и получатели сообщений могут быть отдалены друг от друга как пространством, так и временем. Так, в тексте Нового Завета, древней священной книги, созданной около двух тысячелетий назад, мы можем найти место, в котором выражается негативная оценка и даются уничижительные характеристики  жителей острова Крит, что являет собой признаки языка вражды:

10 Ибо есть много и непокорных, пустословов и обманщиков, особенно из обрезанных, 11 каковым должно заграждать уста: они развращают целые домы, уча, чему не должно, из постыдной корысти. 12 Из них же самих один стихотворец сказал: «Критяне всегда лжецы, злые звери, утробы ленивые». 13 Свидетельство это справедливо. По сей причине обличай их строго, дабы они были здравы в вере, 14 не внимая Иудейским басням и постановлениям людей, отвращающихся от истины. 15 Для чистых все чисто; а для оскверненных и неверных нет ничего чистого, но осквернены и ум их и совесть. 16 Они говорят, что знают Бога, а делами отрекаются, будучи гнусны и непокорны и не способны ни к какому доброму делу (Послания Апостола Павла. Послание к Титу. Синодальный перевод).

Около двух тысячелетий назад у этого текста был конкретный адресат – человек по имени Тит, которому предназначалось данное послание. Возможно, что  жители острова Крит тех времен, узнав о том, как характеризуются они в этом тексте, почувствовали  бы себя оскорбленными и предъявили автору соответствующие претензии. Однако современные читатели совсем по-иному воспринимают этот текст. И адресат, и адресант, и содержание этого текста,  частью которого являются описанные автором люди,  принадлежат теперь категории сакрального и воспринимаются совсем не так, как воспринимаются обычные мирские дела обычных мирских людей, если даже эти люди жили во времена Римской империи.

Прототипический получатель, восприняв сообщение, должен продемонстрировать какой-то эффект. Так, представители аутгруппы, которую обвинил чиновник, возмутившись содержанием его речи, могут устроить беспорядки. Речь чиновника может вызвать критику его высказываний в СМИ со стороны журналистов, политиков и общественных деятелей. Но всего этого может и не быть. Кто-то из пассажиров электрички, испытывая возмущение и отвращение к граффити, оставленному подростком на бетонном заборе, позвонит в Управление железной дороги и потребует закрасить надпись. А другой пассажир воспримет надпись как часть пейзажа и проявит полное равнодушие к ее смыслу. Одна из характерных особенностей коммуникации состоит в том, что получатель не обязан (вернее, не всегда обязан) соглашаться или не соглашаться с сообщением, выражать какие-либо чувства по отношению к нему или демонстрировать какой-либо эффект, произведенный сообщением.

Коммуникация, основанная на предубеждениях и дискриминации (КОПД) – это коммуникация, базирующаяся на стереотипных когнитивных схемах, негативных установках (предубеждениях) и дискриминационных интенциях по отношению к каким-либо группам людей или отдельным индивидуумам как членам этих групп.

Стереотип – это основанная на категоризации когнитивная схема, на базе которой члены ингруппы представляют себе  людей, принадлежащих к  аутгруппам. Атрибуты, которые составляют стереотип, часто являют себя как черты характера членов аутгрупп. Например, женщины интуитивны, любят детей и плохие водители.

Часто утверждается, что  существуют как отрицательные, так и положительные социальные стереотипы. Однако, по словам Чарльза Стэндора, «…хотя стереотипы могут быть положительными, прежде всего они отрицательные. Мы генерируем намного больше негативных, чем позитивных стереотипов, когда нас об этом попросят, и даже выражение положительных стереотипов не выглядит положительно. Посмотрите, как мы можем реагировать на людей, которые утверждают, что афроамериканцы имеют положительные черты, такие, например, как спортивность и музыкальность. Проблема, в частности, в том, что если мы выражаем положительные стереотипы, предполагается, что мы имеем в виду и отрицательные тоже» [12, с. 2].

Так, такая женская черта, как интуитивность, не содержит в себе ничего плохого, однако ее существование молчаливо приписывает женщинам неспособность к рациональному мышлению.  Никто не посмеет назвать отрицательным качеством любовь к детям, однако это может предполагать, что дети и есть удел женщин,  а во всех других сферах им не место.

Предубеждение – это негативная установка (аттитюд) к какой-либо группе. Слово предубеждение – наиболее распространенный в настоящее время перевод английского слова Prejudice. По нашему мнению, синонимами слова предубеждение в значении, приведенном выше, являются слова предрассудок и предвзятость.

Наконец, дискриминация – это несправедливое отношение к людям за то, что они являются членами какой-то группы. Дискриминация часто позиционируется как поведенческая сторона предубеждений. Например, решение кадрового менеджера  какого-нибудь предприятия принять на работу члена ингруппы, отказав при этом члену аутгруппы, несмотря на то что последний в большей степени соответствует вакантному рабочему месту, не имеет очевидных коммуникативных аспектов, если менеджер не обсуждал свое решение с кем-нибудь. Тем не менее, многие дискриминационные акты являются сообщениями, то есть имеют коммуникативную природу. Необходимо отметить, что и предубеждение может проявляться только на уровне поведения, не затрагивая коммуникации. Так, человек, попав, к примеру, в вагоне электропоезда в круг членов аутгруппы, может тихо перейти в другой вагон, никак не выразив своей предвзятости.

Виды коммуникации, основанной на предубеждениях и дискриминации 

«Язык вражды» – это самая кричащая (блатантная) часть КОПД.  Это та часть КОПД, от которой в большинстве стран мира гражданин защищен криминальным  или гражданским правом, или тем и другим.

                Однако гораздо чаще люди встречаются с  другой формой КОПД, хотя часто  не замечают этого. Это «тихая», скрытая, или, говоря научным языком,  имплицитная КОПД.  Она может быть вербальной и невербальной.

Например, невербальным способом предубеждение часто демонстрируется через выражение лица. Пожилая женщина может морщить нос, оказавшись в троллейбусе рядом с девочкой-эмо. Говоря с представителями аутгруппы, люди могут принимать более раскованные позы, чаще перебивать и перекрикивать собеседников, чем они обычно практикуют это в беседах с членами ингруппы. Показная симпатия тоже может отражать предвзятость. В отличие от эмпатии (сопереживания), которая предполагает наличие точно таких же чувств, как у другого человека, показная симпатия сопряжена с чувством превосходства и презрения.

Люди не всегда могут осознавать, что такое поведение  показывает, что аутгруппа в их глазах менее достойна, чем ингруппа, или даже что она презираема.

Сходным образом вербальные сообщения о членах аутгруппы  могут не быть открыто предвзятыми или дискриминационными, но при этом имплицитно выражать предубеждения. Примерами могут послужить шутки и анекдоты, персонажами которых являются чукча, блондинка и т.п. Но предубеждения могут быть «спрятаны» не только в фольклоре. Так, европейскими психолингвистами выявлена так называемая  «Лингвистическая категориальная модель» (Linguistic Category Model)[11]. Действие этой модели можно проиллюстрировать примерами, в которых мы будем использовать героев популярных мультфильмов. Допустим, Бивис совершил действие, которое отрицательно оценивается среди людей, например, ударил Батхеда. Это действие можно описать словами разных категорий, выделяемых на основе шкалы конкретности/абстрактности.

1. Глагол конкретного действия: Бивис ударил Батхеда.
2. Глагол интерпретативного действия: Бивис повредил Батхеда.
3. Глагол состояния: Бивис ненавидит Батхеда.
4. Прилагательное: Бивис агрессивен.

Теперь допустим, что Бивис совершил действие, положительно оцениваемое среди людей, например, погладил щенка. Данное действие тоже можно описать словами, расположенными на шкале конкретности/абстрактности в той же градации от п.1 до п.4.

1. Глагол конкретного действия: Бивис погладил щенка.
2. Глагол интерпретативного действия: Бивис приласкал щенка.
3. Глагол состояния: Бивис полюбил щенка.
4. Прилагательное: Бивис добрый.

Ученые обнаружили следующие закономерности. Если Бивис – член ингруппы и он совершил негативный поступок, то люди имеют тенденцию говорить о нем, используя более конкретные категории. Если же он, будучи членом ингруппы, совершил позитивный поступок, то члены ингруппы имеют тенденцию говорить о его поступке, используя более абстрактные категории.

То есть если грубо обобщить, то Бивис как член ингруппы просто ударил Батхеда, но Бивис не агрессивен, однако Бивис добрый, хотя он только погладил щенка.

Если же Бивис – член аутгруппы и он совершил негативный поступок, то люди имеют тенденцию говорить о нем, используя более абстрактные категории, а если  он, будучи членом аутгруппы, совершил позитивный поступок, то члены ингруппы имеют тенденцию говорить о его поступке, используя более конкретные категории. Иными словами, если грубо обобщить, то Бивис как член аутгруппы агрессивен, ведь он ударил Батхеда,  и Бивис  не добрый, он всего лишь погладил щенка.

                Еще одна модель речевого поведения людей по отношению к членам аутгруппы получила название «Предпочтение стереотипных объяснений» (Stereotypic Explanatory Bias)[13]. Суть ее состоит в том, что, когда представители аутгруппы ведут себя не в соответствии со стереотипом, люди склонны давать этому объяснение, которое подтверждает  их стереотипное мнение. Например, среди некоторых белых американцев бытует мнение о том, что черные американцы имеют низкий уровень интеллекта. И когда белый американец узнает о противоречащих этому мнению фактах (некий афроамериканец сдал тест на самую высокую отметку или некто из афроамериканцев был принят на работу в компанию «Майкрософт») он дает этим фактам объяснения типа «тест был легкий» или «в «Майкрософт» его приняли по знакомству». Таким образом, он помогает себе не разрушить свои стереотипы.

                Коммуникация, основанная на предубеждениях и дискриминации, проявляется не только на интерперсональном уровне, но и на более широком уровне культуры и социальных институтов. Например, люди имплицитно предъявляют требование, чтобы аутгруппа придерживалась языковых паттернов ингруппы, и, если представителям аутгруппы это не удается, могут наступить негативные для них последствия. Члены аутгруппы, говорящие с сильным акцентом, рассматриваются как люди более низкого статуса, осмеиваются и даже могут ощущать дискриминацию, когда попытаются войти в какую-то социальную институцию.

Доминантные группы могут использовать масс-медиа, чтобы защитить свою социальную силу путем изображения аутгрупп в стереотипном качестве. Примером могут служить образы  Равшана и Дшамшута, ставшие почти фольклорными в современной России, которые выставляют гастарбайтеров  из Средней Азии в негативном свете. Другим известным примером являются образы русских в голливудских фильмах.

Доминантная группа  может проявлять предубеждения, уделяя в своих средствах массовой информации незначительное внимание проблемам аутгруппы или освещая в СМИ проблемы аутгруппы только тогда, когда эти проблемы связаны  с негативными явлениями.

Важно отметить, что грань между блатантной формой ДОПД, то есть «языком вражды», и ее имплицитной формой имеет весьма нечеткий характер. Различие между двумя сторонами одного явления состоит только в том, что «язык вражды» в большинстве стран находится вне закона; таким образом, разделительная  черта здесь проводится правом, а не лингвистикой или теорией коммуникации. Впрочем, и с точки зрения права, граница между двумя сторонами ДОПД легко преодолима. «Неявное» может стать явным. Вполне допустимо, например, обращение в суд женщины, которая сочла себя оскорбленной анекдотом про блондинку, или человека нетитульной национальности, который может обвинить руководство предприятия, где он работает, в дискриминации, связанной с тем, что он говорит по-русски с акцентом. В России не раз на самом высоком уровне обсуждались предложения о принятии законодательной нормы, запрещающей журналистам указывать национальную принадлежность персонажей криминальной хроники. Если такая норма будет принята, ее нарушение станет расцениваться как «язык вражды».

               СКАЧАТЬ СТАТЬЮ ПОЛНОСТЬЮ