К.И. Бринев

В настоящее время при производстве судебных лингвистических экспертиз по делам, связанным с защитой чести и достоинства, центральным вопросом, который ставится перед экспертом, является вопрос о статусе конкретного высказывания спорного речевого произведения. Этот вопрос обычно формулируется следующим образом: «Является ли высказывание Х спорного речевого произведения утверждением о факте или оценочным суждением?». В публикациях, посвященных теоретическому осмыслению данного противопоставления, и конкретных экспертных заключениях, по нашему мнению, эксплицитно не выражено, из каких содержательных предпосылок исходит лингвист при решении вопроса о том, что отражено в тексте – утверждение о фактах или оценка. Это заключается в том, что в лингвистических экспертизах знание о том, что является фактом, а что – оценкой, находится в большинстве случаев в части «дано», а не в части «требуется доказать», а при описании случаев разграничения отсутствует опора на условные высказывания формы «если Х, то У», а потому отсутствуют описания, которые построены по образцу: «Это утверждение о фактах, потому что…». Эти формулировки, очевидно, связаны между собой: знание условных высказываний влечет за собой возможность вывода.

Если перед нами есть явления Х, У, Z  и т.п., то это утверждение о фактах.

Перед нами утверждение о фактах, потому что перед нами явления Х, У, Z .

Таким образом, большинство экспертных заключений выполняется по методу  определений[1], а именно по методу интуитивного решения о том, подходит ли данное утверждение под понятие (или в другом аспекте – под определение, а может быть, под слово) «факт» или нет. Данная ситуация требует теоретического объяснения противопоставления оценочных и дескриптивных суждений. В настоящей статье мы исходим из тезиса, что описательные и оценочные высказывания противопоставляются на семантическом уровне: описательные высказывания отражают то, что происходит в реальном мире, оценочные высказывания – конструируют новый возможный мир.

Не вызывает никаких сомнений, что существуют оценочные высказывания, которые противопоставлены высказываниям описательным. Оценочными считаются, например, высказывания, содержащие предикаты хорошо / плохо, полезно / вредно, разрешено / запрещено и т.п.  Основной признак противопоставления был найден Д. Юмом: высказывания о том, как должно быть, логически не выводимы из высказываний о том, как есть. Этот принцип распространяется на все оценочные высказывания. Рассмотрим высказывания с предикатом «хороший». Если мы будем оценивать предмет как хороший, нам всегда можно задать вопрос, почему он хороший. Допустим, предмет хорош, потому что обладает свойством Х. Очевидно, при этом мы считаем, что обладание свойством Х является в свою очередь хорошим. Если мы спросим, почему это свойство хорошо, то можем получить ответ, что оно позволяет получить такой-то результат, а это хорошо и так до бесконечности. В общем, мы не можем свести оценочные предикаты к описательным и наоборот, оценка всегда самостоятельна и не сводима к какому-то утверждению о фактах, поэтому будет всегда «сопровождать» исходный факт, по поводу которого она высказывается.

Это базовое свойство трактуется следующим образом: оценочные высказывания не могут быть истинными и ложными (не имеют истинностного значения). Так, например, создатель деонтической логики Г.Х. фон Вригт отмечает: «Меня, как и Э. Малли, не беспокоила проблема истины, когда я в 1951 году строил свою первую систему деонтической логики. Возможно, это является неожиданным, если принять во внимание то, что я неизменно полагал и полагаю, что (подлинные) нормы не имеют истинностного значения. Вначале я не соединял эту точку зрения с моей логической работой. Но скоро я понял, что проглядел проблему. Первой реакцией на это была мысль, что логика «имеет более широкие пределы, чем истина». «Деонтической логике, – писал я в предисловии своей книги «Логические исследования» (1957), – часть ее философского значения придает тот факт, что нормы и оценки, хотя и исключаются из области истины, являются все же субъектами логического закона»[2].

Действительно, классическим примером оценочных высказываний являются деонтические высказывания, которые что-то запрещают и к чему-то обязывают, относительно этих высказываний вопрос об истине и лжи кажется решенным в том смысле, что они не могут быть истинными и, соответственно, ложными. Эти высказывания – не высказывания о фактах, а высказывания о наших решениях по поводу фактов. Когда кто-то говорит, что болезней быть не должно, его целью не является описание реальной действительности, а выработка определенного типа поведения по отношению к этой действительности, он, например, призывает прилагать все усилия к тому, чтобы человек не болел, или он хочет бороться с тем фактом, что в мире есть болезни. Смешение деонтических и фактитивных высказываний возникает, как правило, потому, что принятие решения и произнесение деонтического высказывания тоже является фактом. Так, то, что существует решение наказывать за кражу, является фактом, но все-таки норма «Воровать нельзя» не является дескриптивной.

Менее четко на шкале оценочности / фактитивности располагаются аксиологические высказывания, высказывания с предикатами «хорошо» и «плохо», они-то собственно и составляют проблему разграничения оценочности и фактитивности.

В лингвистической литературе существует следующий критерий, противопоставляющий аксиологические суждения описательным: постулируется зависимость экстенсионала оценочного понятия (=его объема) от субъекта-отправителя сообщения.

Данные критерии введены Н.Д. Арутюновой[3] и А. Вежбицкой (последняя опирается на Б. Рассела). Охарактеризуем эти критерии. В работе А. Вежбицкой признается, что оценочные предикаты являются «сгущенными индукциями»[4], таким образом, содержание (под содержанием мы в данном случае понимаем область применения или экстенсионал) таких предикатов всегда субъективно: зависит от конкретного говорящего. В каком-то смысле данное утверждение является переформулировкой  известного свойства оценочных высказываний: «Что хорошо для одного – плохо для другого». Добавим, что А. Вежбицкой было найдено свойство оценочных понятий – они не употребляются для осуществления референции, при референтном употреблении таких имен возникает эффект цитации[5]. На анализе этого свойства мы остановимся далее, сейчас же необходимо ответить на вопрос, насколько свойства «быть сгущенной индукцией» или «субъективность экстенсионала» значимы для противопоставления оценки и описания. Безусловен, по нашему мнению, факт, что в каком-то смысле все дескриптивные термины являются сгущенными индукциями. Так, употребляя имя «лошадь», мы относим его к определенным элементам действительности, которые ведут себя сходным образом. Таким образом, говоря о лошадях, мы вынуждены делать какие-то эмпирические обобщения, мы отбрасываем ненужную эмпирическую информацию о лошадях (например, об их цвете), отождествляя лошадей в каких-то других отношениях. Поэтому это свойство, по нашему мнению, не может быть признано значимым для разграничения оценок и фактов.

Однако и базовый критерий, который, например, справедлив для высказываний, устанавливающих нормы (напомним, что это критерий отсутствия истинностного значения), не является таким уж очевидным, если его применять к аксиологическим высказываниям.

Для того чтобы сомневаться в том, что оценочные высказывания не могут быть истинными и ложными, имеются языковые основания. Когда кто-то говорит:  «Этот нож хороший», он в каком-то смысле утверждает, что нож действительно хороший (истинно, что нож хороший), т. е. поступает, как будто он утверждает дескриптивное высказывание.

Возможны и такие высказывания, как «Считаю, он поступил хорошо». И с какой-то точки зрения эти высказывания не противопоставлены дескриптивным: говорящий может быть неискренним. А это значит, что он в какой-то мере утверждает ложь, если не считает, что конкретный человек поступил хорошо, но утверждает обратное «Он поступил хорошо». Очевидно также, что в реальной речевой деятельности и метаязыковом сознании аксиологические высказывания часто «смешиваются» с дескриптивными[6]. Точнее сказать, аксиологогические высказывания употребляются в функции дескриптивных, по крайней мере, в ситуации общения всегда возможно «фактическое» обсуждение проблемы, что является хорошим.

Эти типы высказываний зачастую не различаются и в метаязыковом сознании профессиональных лингвистов. Приведем пример, иллюстрирующий данный тезис: «Предположим, Катер заявляет, что его администрация выиграла центральное сражение в борьбе за энергию. Истинно ли это заявление или ложно? Даже сама постановка этого вопроса требует принятия, по крайней мере, основных частей метафоры. Если вы не признаете существование внешнего врага, если вы думаете, что нет никакой внешней угрозы, если вы не видите никакого поля боя, никаких мишеней, никаких четко определенных противоборствующих сил, тогда не может и возникнуть вопроса об объективной истинности  и ложности. Но если вы видите реальность, так как она определяется метафорой.., тогда вы сможете ответить на вопрос положительно или отрицательно в зависимости от того, соответствуют ли следствия из метафоры реальному положению дел. Если Картер посредством политических и экономических санкций, реализованных в соответствии с выбранной стратегией, принудил страны ОПЕК снизить цены на нефть наполовину, тогда вы могли бы сказать, что он действительно выиграл центральное сражение»[7].

Эти примеры, на наш взгляд, говорят о том, что оценки и описания не противопоставляются на уровне прагматики, и, следовательно, аксиологическая оценка не является отдельным речевым актом (как это, принято, например, в работе Е.М. Вольф[8]) в том смысле, что оценка вообще не является речевым актом, но наряду с описаниями способна входить в речевые акты вопроса, утверждения и т.п.

Из этого следует, что необходимо найти другие свойства, которые противопоставляют оценку и описание. Такие свойства, по нашему мнению, носят семантический характер.  

Нужно сказать, что данные свойства в общем виде обнаружены в логической литературе: «Оценка является выражением ценностного отношения к объекту, противоположного описательному, или истинностному, отношению к нему. В случае истинностного отношения утверждения к объекту отправным пунктом их сопоставления является объект, и утверждение выступает как его описание. В случае ценностного отношения исходным является утверждение, функционирующее как образец, план, стандарт. Соответствие ему объекта характеризуется в оценочных понятиях»[9], хотя эта формулировка и не является достаточно ясной.

Основное свойство, которое присуще оценочным высказываниям в широком смысле этого термина, можно определить как такое, что они конструируют какой-то возможный мир, и поэтому они ни истинны, ни ложны, так как мы вольны конструировать любой такой мир, тогда как описательные высказывания утверждают нечто относительно реального положения дел. Эту ситуацию, безусловно, необходимо пояснить. Все утверждения ценностей связаны с утверждениями о том, как должно быть, в противоположность высказываниям о том, как есть, поэтому это утверждения о возможном мире, который описывает состояния предметов, явлений и отношений между ними, какими они должны быть в том смысле, что эти состояния признаются нами ценными или желательными. В этом мире, например, ножи режут так, что наши усилия при применении ножей минимальны, в этом мире нет голода и войн, и люди, вероятно, никогда не оскорбляют друг друга. Пожалуй, это базовое основание для противопоставления, которое способно служить в качестве объяснения для реально наблюдаемых фактов.

Например, это предположение совместимо с утверждением, что возможны абсолютные  и относительные (последние можно назвать ситуационными) оценки. Абсолютные оценки – это ценности, которые разделяют все носители данной культуры, они «вне» какой-либо ситуации (например, «убивать нехорошо»), относительные –  те, которые делаются относительно конкретной ситуации. Мы способны понимать и разделять эти оценки, потому что способны понимать, относительно какого эталона они делаются, а также способны спорить с ними, потому что можем предлагать другие эталоны или сомневаться в том, что какие-то эталоны обоснованны. Это также способно объяснить, с одной стороны, объективность оценок. Оценки способны определять наше поведение, если мы принимаем, что убивать нехорошо, то это обусловливает наше поведение[10]. С другой стороны, оценки субъективны. Оценки – продукт человеческой деятельности, и мы можем соглашаться или не соглашаться с ними, мы способны отбрасывать их и предлагать новые оценки, если посчитаем, что некоторые ведут к нежелательным следствиям или противоречат другим, например, более важным оценкам (дуализм фактов и решений подробно описан К. Поппером[11]).

Таким образом, противопоставление фактических утверждений оценочным находится не в плоскости противопоставления субъективного и объективного (оценки в некотором смысле объективны и общезначимы), но в семантической плоскости как противопоставления оценок описаниям. Описания семантически не требуют наличия никакого другого мира, кроме действительного[12].

Естественно, данный подход исключает то, что оценки могут быть истинными и ложными, тогда как высказывания о соответствии поведения оценкам, в силу объективности последних, могут быть истинными и ложными. Очевидно, что существует норма, негативно оценивающая кражу, в каком-то отношении мы договорились, что наше поведение, которое описывается словом «кража», является недопустимым, когда мы установили факт кражи, то автоматически мы имеем истинное утверждение о том, что мы нарушили конкретную договоренность. Таким образом, высказывание о несоответствии поведения общепринятой норме – это фактическое высказывание.

Но допустим, кто-то утверждает, что рабство – это хорошо и полезно. Очевидно, что он утверждает ценность, противоположную ценности, которая принята в нашей культуре в том смысле, что она противоречит этой ценности, при этом он, очевидно, не утверждает что-то о мире, и его высказывание ни истинно, ни ложно. Цель этого высказывания – сформировать новый возможный мир, который способен служить эталоном, регулирующим поведение людей. Согласно новому эталону люди, поработившие других людей, должны поощряться, так как ведут себя в соответствии с этим эталоном. Таким образом,  истинно, что это не соответствует сложившимся нормам, но поведение говорящего не является описанием реальных ситуаций. Это деятельность по установлению новых норм, а эта деятельность не описывается в параметрах истинно / ложно, поэтому вопрос о проверяемости данного утверждения не может быть поставлен, не говоря о том, что он не может быть решен.

Вернемся к поставленному в начале статьи вопросу: «Почему некоторые оценочные высказывания «ведут» себя как описательные?» Ответ, очевидно, будет следующим: ни одно оценочное высказывание не ведет себя как описательное, а данный эффект возникает потому, что любое оценочное высказывание каким-то образом относится к фактам и, соответственно, к описаниям. Например, когда мы говорим, что этот нож хороший и имеем в виду, что для того, чтобы резать этим ножом, требуется прилагать небольшие усилия, то мы утверждаем следующее: «Когда режешь этим ножом, то прилагаешь небольшие усилия, а это хорошо». Когда мы говорим, что этот нож хороший, и имеем в виду, что он нам нравится, тогда мы утверждаем факт относительно своего ментального состояния, которое можно выразить высказыванием «Мне нравится этот нож», очевидно, что мы можем быть при этом неискренними.

В конце концов, мы можем утверждать, что данный поступок является плохим потому что он не соответствует сложившимся нормам поведения. Тогда мы также утверждаем факт – истинное или ложное высказывание о соответствии поступка сложившимся нормам. Но когда мы утверждаем, что какой-то поступок плохой, и имеем в виду, что данный поступок является негативно ценным в том смысле, что не нужно, чтобы наше поведение включало такие поступки, то мы утверждаем ценность, которая не может быть ни истинной, ни ложной и относительно которой можно только договориться о том, что мы не будем никогда так поступать. И если будет принято такое решение, то эта ценность будет определять наше поведение и будет в этом смысле объективной ценностью.

Безусловно, возможны и индивидуальные решения, которые также способны влиять на поведение. Когда конкретный человек решает, что никогда не будет нарушать данного им слова, то если он искренен и нарушит его, он, очевидно, будет испытывать дискомфортное психологическое состояние, быть может, связанное со снижением самооценки.

Подведем некоторые итоги:

Оценочные утверждения или утверждения ценностей не могут иметь истинностного значения (не могут быть истинными или ложными).

Противопоставление оценок и фактов не нуждается в объяснении при помощи противопоставления субъективного и объективного. Для эффективного различения достаточно противопоставлять наши утверждения о фактах и наши решения по поводу фактов (в другой терминологии – категории «факта» и «решения»).

Утверждения о соответствии поступка (речевого или неречевого) ценностям является фактическим утверждением, которое в силу объективности оценок может быть проверено на предмет его соответствия действительности, так, например, если некто утверждает, что Х совершил кражу, и это аморальный поступок, то он утверждает два факта:

А. Х совершил кражу.

Б. Поступать так (совершать кражу) – это вести себя не в соответствии со сложившимися моральными принципами.

Таким образом, например, утверждение, что некто совершил аморальный поступок – это утверждение о факте.

Процедура проверки высказываний о соответствии поступков ценностям не принадлежит лингвистической науке, так как в пределы компетенции лингвиста не входит анализ ценностей, которые сложились в каком-то конкретном обществе или культуре. Так что выводы о том, что утверждение о краже Х-ом У-а, сообщает о том, что Х совершил аморальный поступок, находится, строго говоря, за пределами лингвистики.

4. Из того, что произвольное предложение включает в свой состав слова «хорошо» или «плохо», не следует, что все содержание данного предложения является аксиологическим.