«Актуальные проблемы судебной лингвистической экспертизы»: итоги круглого стола, проведенного  на факультете повышения квалификации ФГБОУ ВПО «ОмГУ им. Ф.М. Достоевского»

В рамках обучения по программе повышения квалификации «Судебная лингвистическая экспертиза текста: теория, методика, практика» 21. 04. 2012 года в ФГБОУ ВПО «ОмГУ им. Ф.М. Достоевского» был проведен Круглый стол.  Участники круглого стола – д.ф.н. Л.О. Бутакова (руководитель программы повышения квалификации, преподаватель ФПК), к. психол. наук В.Н. Сурков (гость круглого стола), д.ф.н. Н.В. Орлова (преподаватель ФПК), д.ф.н. Л.Б. Никитина, к. психол. наук О.Р. Онищенко,  к.ф.н. Ю.Ю. Литвиненко, к.ф.н. Н.В. Киреева, к.ф.н. Е.И. Бреусова, к.ф.н. А.А. Курулёнок, к.ф.н. О.В. Руднева, к.ф.н. Т.В. Шкайдерова, к.ф.н. Е.А. Абросимова, к.ф.н. Ю.Д. Кравченко, к.ф.н. Е.Ю. Виданов (слушатели ФПК). Некоторые из слушателей (Л.Б. Никитина, О.Р. Онищенко,  Ю.Ю. Литвиненко, Н.В. Киреева, Е.Ю. Виданов) имеют опыт проведения судебных экспертиз.

Круг конкретных вопросов заранее определили слушатели. Основная проблема, интересующая участников круглого  стола,  – взаимодействие лингвистов с юристами и другими специалистами, вовлеченными в экспертную деятельность: 

1. Каким должен быть метаязык лингвистической экспертизы?
2. Насколько ценными являются «вероятностные» выводы, оформленные при помощи выражений «по всей видимости», «вероятно», «с большой долей уверенности» и т.д.?
3. В чём заключается взаимодействие психологов, лингвистов и других специалистов при выполнении комплексных экспертиз?
4. Какой видится юристу (заказчику экспертизы) профессиональная  компетенция специалиста-лингвиста? Насколько необходимы лингвисту специальные юридические знания? Каков правовой статус эксперта-лингвиста в суде?
5. Как решается проблема некорректных вопросов? Возможна ли коррекция вопросов, выносимых на разрешение эксперта?
6. Какова роль «человеческого фактора» в судебной лингвистической экспертизе? Следует ли опираться на прецеденты,  какова роль решений по  аналогичным делам? Как решается проблема «ожидания результата» заказчиками экспертизы?

Предлагаемые ниже суждения отчасти являются расшифровкой записи состоявшейся на Круглом столе дискуссии, отчасти представляют идеи, мнения, сомнения, сформулированные слушателями ФПК в электронных письмах, отправленных автору этого материала уже после окончания разговора. В последнем случае имеет место рефлексия по поводу итогов Круглого стола и по  поводу всего контента реализованной обучающей программы.

1. Каким должен быть метаязык лингвистической экспертизы?

Л.Б. Никитина:

-Позвольте начать не с метаязыка экспертизы, а с того, на чём он (метаязык) основывается,  – методологии. Я против жесткой унификации. Методология исследования определяется спецификой каждого конкретного текста,  и в первую очередь  его  ситуативными факторами: кто говорит/ пишет; кто адресат; при каких обстоятельствах –  в широком смысле слова –  порожден текст.   Конечно, есть  общие принципы, методы, приемы, которыми мы руководствуемся при проведении экспертиз той или иной направленности (ср. дела об экстремизме и о защите чести и достоинства). Однако конкретный текст, как живой организм,  может не укладываться в прокрустово ложе…  Например, призыв призыву рознь:  один имеет конкретного адресата, другой  при «ближайшем рассмотрении» не имеет его и вообще оказывается не призывом, а жизненный девизом, который человек маниакально повторяет на своей страничке, демонстрируя исключительно ненависть к кому-то/чему-то или свою «крутизну».  Чтобы выяснить это,  требуется проникновение в контекст,  далеко выходящий за рамки прагматических моделей ситуации.

Н.В. Орлова:

-Означают  ли Ваши слова, что и от метаязыка не стоит требовать соответствия некоему общепринятому глоссарию?

Л.Б. Никитина:

-Что касается  «глоссария» и  вообще «языка», то я всегда следовала правилу «пиши проще», то есть как можно понятнее для заказчика. Кстати, в угоду этому часто редуцировала методологические рассуждения.  Из дискуссий на ФПК сделала вывод, что это не совсем правильно,  тем не менее  подчеркиваю: надо помнить об адресате,  которому  должно быть «всё понятно». Научные и методологические посылы следует популяризировать.

В.Н. Сурков:

-Научный стиль – нормально, не должно быть псевдонаучного, затемняющего существо дела.

 О.Р. Онищенко:

-В исследовательской части  целесообразен «свой» для специалиста научный язык. В выводах надо писать  доступно,  понятно.

Н.В. Орлова:

-В начале текста экспертизы уместен словарик, в котором разъясняются понятия и термины, которые будут использованы в исследовании.

Ю.Ю. Литвиненко:

-Разъяснения,  например в скобках,  возможны и по ходу исследования: «эксплицитный (явно выраженный)».

Л.О. Бутакова:

-Сегодня имеет место юридизация русского языка – такое его состояние, когда,  с одной стороны, он,  в качестве  общелитературного,  попадает в сферу обслуживания правовых отношений, с другой – сам претерпевает некие трансформации под влиянием профессиональной речи юристов и правовых текстов. Главное – четко понимать, когда в экспертизе  (по  какой-то причине) используется юридически определяемый термин, то есть термин,  дефинируемый в  законодательных документах, когда – слово общелитературного языка.

О.В. Руднева:

-Для меня ясно,  что метаязык лингвистической экспертизы определяется её жанровой спецификой. С одной стороны, это научное исследование.  Без соблюдения принципа научности экспертиза теряет свою ценность. Краткие выводы, в которых демонстрируется знание законов и «общая компетентность», неубедительны в суде, если не подкреплены серьезной научной аргументацией. Обязательны ссылки на авторитетные для лингвиста источники; обязателен  научный стиль,  составная часть  которого – терминология.  С другой стороны, экспертиза – это документ юридической практики, часть доказательной базы в расследовании судебного дела. Поэтому актуализируются и являются крайне значимыми конкретность в ответе на вопросы,  четкость выводов,  их доступность  для всех заинтересованных в деле лиц.  Последним должна быть понятна суть сказанного экспертом, причем не за счет простой адаптации терминологической базы,  а за счет объяснения  и пояснения специальных понятий.

Иными словами, экспертиза – одновременно жанр научной речи (прикладной лингвистики) и официальный юридический документ. Метаязыковая составляющая экспертизы должна представлять синтез данных дискурсивно-стилевых компонентов.

А.А. Курулёнок:

- Моя версия  резюме по вопросу  языка и стиля – следующая. Метаязык лингвистической экспертизы  нужно описывать, представляя толкование лингвистических терминов, включённых в исследование. Целесообразно отвести этому отдельное место в структуре экспертизы (как это делается в случае описания методов исследования и указания на используемые источники). Описав целостно понятийный аппарат перед исследовательской частью, эксперт настраивает неспециалиста в лингвистике (юриста и других участников дела) на адекватное восприятие и понимание текста экспертизы. Но если экспертиза представлена текстом небольшого объёма, то необходимые комментарии по поводу употребления тех или иных терминов можно делать в ходе исследования в виде попутных разъяснений.

В любом случае, несмотря на объяснение метаязыка, само исследование стоит писать в научно-популярном стиле.

Н.В. Киреева:

-Несколько слов о том, за счёт каких терминов и понятий методологического плана, возможно, расширится глоссарий  моих будущих экспертиз. Мы привыкли обеспечивать свою профессиональную безопасность (или состоятельность?) ссылками на словари, аргументировать свои выводы формальной структурой предложений и т.д. Однако часто подсказываемые контекстом и речевой практикой значения слов не находят отражения в словарях, а содержание высказывания и текста не определяется без обращения к когнитивно-семантическим категориям.  Н.В. Орлова предложила в первом случае опираться на узуальные значения слов, получаемые с применением методик  корпусной лингвистики (НКРЯ и другие ресурсы). Что касается смыслового содержания высказывания и текста, то  Л.О. Бутаковой  и Н.В. Орловой доказывалась приемлемость обращения к семантическим и прагматическим  пресуппозициям. Было показано, что применительно к текстам большого объема и / или сверхтекстам  применим фреймовый анализ.

2.       Насколько ценными являются «вероятностные» выводы, оформленные при помощи выражений «по всей видимости», «вероятно», «с большой долей уверенности» и т.д.?

В.Н. Сурков:

Говорить об относительной истинности выводов вполне естественно для науки. Абсолютная истина вообще является абстрактным понятием. Даже ДНК-тест имеет статистическую погрешность, то же можно сказать о полиграфе.  Суждение эксперта, основанное на фактической информации, должно содержать лишь аргументированное мнение, вывод, основанный на применении специальных научных методов.

Вероятностный статус  суждений  прежде всего определяется контекстом. Не зная всех нюансов ситуации, ни о чем нельзя говорить абсолютно уверенно.

О.В. Руднева:

По моим впечатлениям, участники круглого стола  согласились с точкой зрения В.Н. Суркова: формулировки относительной уверенности возможны.

Л.Б. Никитина:

Другое дело,  что «вероятностные выводы» нежелательны для судебной практики. Но из этой ситуации есть выход. Вопросы, на которые отвечает эксперт, должны быть поставлены  так, чтобы ответ на них был очевидным – «да» или «нет». Поэтому важно, чтобы заказчик давал возможность эксперту, насколько это допустимо, скорректировать вопрос для более эффективной работы (в смысле –  для однозначного вывода).  В противном случае ответов в модальности вероятности нельзя избежать.

Ю.Ю. Литвиненко:

Мы с коллегами в своих экспертизах прописываем (перечисляем) возможные варианты решений. Они могут быть учтены при соотнесении результатов  лингвистической экспертизы с другими материалами дела.

А.А. Курулёнок:

-С точки зрения новичка в экспертной деятельности этот вопрос –  о модальности выводов экспертизы –  представляется  одним из самых сложных. Вероятностные выводы ослабляют заключение эксперта, но в то же время обеспечивают ему некоторую безопасность. Полагаю,  что отсутствие категоричных выводов обусловлено субъективными, психологическими факторами восприятия дела экспертом. Как лингвист, он понимает, что интерпретация многих языковых явлений оказывается поливариантной и контекстно обусловленной.

Н.В. Орлова:

-Вы говорите: «как лингвист,  он понимает…». Совершенно с Вами согласна. Но тогда причина появления вероятностных суждений заключается не столько в индивидуальной «психологии» эксперта,  сколько в его профессиональной компетенции.

А.А. Курулёнок:

-Возможно. Именно стремление к объективности и независимости экспертной оценки вынуждает лингвиста прибегать к вероятностным, но чётко сформулированным выводам. (Тем самым он оставляет свою субъективность за рамками экспертного заключения.) Такие выводы могут быть восприняты вполне определённо при окончательном решении, которое  принимает судья.

3. В чём заключается «поле взаимодействия» психологов, лингвистов и других специалистов при выполнении комплексных экспертиз?

Н.В. Киреева:

- Необходимость профессионального общения специалистов из  разных областей в нашем регионе назрела давно. Это связано с потоком запросов на проведение лингвистических экспертиз от юридического сообщества (прокураторы, ФСБ, адвокатов и т.п.) и от простых жителей г. Омска, желающих защитить свои права. Часть таких запросов требует комплексных исследований.

Л.О. Бутакова:

-Да, вопросы, которые интересуют заказчиков, зачастую имеют междисциплинарный характер. Например, от лингвиста требуется оценить речевые действия человека, поведение которого говорит о возможных психологических проблемах.

О.Р. Онищенко:

- Вопросы о воздействии,  речевом воздействии – это наши с вами общие вопросы. Ситуацией,  требующей комплексной экспертизы, может  стать доведение до  самоубийства. Возбуждать  или не возбуждать уголовное дело? Психологу предлагается проанализировать  состояние человека перед суицидом на основании его писем, дневников.  Но здесь есть  поле деятельности и для лингвиста, ведь специалист по  текстам – лингвист.

Л.О. Бутакова:

- Эксперт может сам рекомендовать заказчику обратиться к специалисту из смежной области. Но желаемое не всегда происходит по ряду причин, в том числе по финансовым. Жаль: совместная работа двух-трех экспертов повышает  валидность исследования, а её побочным продуктом является повышение научной квалификации каждого из соавторов.

В.Н. Сурков:

-У нас, психологов,  с лингвистами одна задача. Все наши исследования направлены на решение вопроса о чьей-то вине или её отсутствии, о степени участия  в преступлении и т.д.  Психологу «ближе», чем лингвисту,  контекст  события, мотивы участников, их  цели. Психолог может решать  задачу, если мало текста. Лингвисту нужны слова.

О.Р. Онищенко:

-У психологов больше вероятностного. Результаты лингвистических экспертиз,  судя по тому, что было показано на курсах, в целом более однозначны.

Н.В. Орлова:

Мы говорили об исследовательских  задачах,  связанных с воздействием. Если речь идет  о суггестии, то,  возможно, решать её должен психолингвист? Вообще имеет право на существование психолингвистическая экспертиза?

Л.О. Бутакова, О.Р. Онищенко:

Генетически «материнская» наука для психолингвистики – психология, но в её сегодняшнем варианте ею занимаются лингвисты.   Психолингвистическую  экспертизу не назначают. В тех случаях,  о  которых Вы говорите,  принято назначать психолого-лингвистическую.

Н.В. Киреева:

Опираются ли психологи на здравый смысл?

В.Н. Сурков:

Существует так называемая психология здравого смысла. Люди ведут  себя нерационально. Это надо учитывать – соблюдать баланс «строгих» научных аргументов и своеобразной логики здравого смысла.

Н.В. Киреева:

Как быть, если в комплексной экспертизе мнения расходятся: один «за», а другой «против»?

[тема не получила развития – Н.О.]

Н.В. Орлова:

-Поделитесь опытом,  у кого он есть: как технически происходит порождение текста комплексной экспертизы?

В.Н. Сурков:

-Это отдельные исследования, отдельные экспертизы: психиатры плюс психологи, психологи плюс лингвисты…

Л.О. Бутакова:

- Да, на практике комплексные экспертизы –  результат  механического соединения аргументированных мнений разных экспертов. Лично  я могу привести единичные примеры действительно коллегиальной работы. Теоретически можно предполагать совместное обсуждение материала.

О.Р. Онищенко:

Могу сказать  в заключение, что комплексность не всегда является оправданной. В моей практике была экспертиза, которую  проводили психолог,  лингвист и … эргономист, чьи специальные знания в области рациональной организации,  в общем, не были необходимы.

4. Какой видится юристу (заказчику экспертизы) профессиональная  компетенция специалиста-лингвиста? Насколько необходимы лингвисту специальные юридические знания? Каков правовой статус эксперта-лингвиста в суде?

Е.Ю. Виданов:

-В этом разговоре,  как и  на предшествующих занятиях, мне не хватило только одного: сведений из «юридическ­ой кухни» (как назначаетс­я экспертиза, каков правовой статус эксперта и т.д. и т.п.).  В принципе всё это есть в Интернете и в книжках, но присутстви­е «живых» юристов не помешало бы. Обидно, что они не пришли на круглый стол.

Н.В. Киреева:

-Тем более жаль, что проблема границ компетенции лингвиста довольно часто возникает уже  в момент согласования вопросов с заказчиками экспертизы. У заказчиков и у исполнителей нередко разные представления о том, какие вопросы входят в область лингвистических знаний, а какие следует адресовать другим специалистам: психологам, теологам, художникам.

Н.В. Орлова:

-Могу подтвердить, что нередко к нам обращаются с вопросами,  на которые мы отвечаем как  члены социума, как люди,  обладающие здравым смыслом и  владеющие элементарной логикой. Видимо, если мы «специалисты по  тексту»,  то, по мнению наших  заказчиков, должны «рассказывать про жизнь»,  которая в текстах отражается.

Но считают  ли коллеги, что проблема компетенции решена нами самими? 

Н.В. Киреева:

Определить границы профессиональной компетенции  иногда сложно и самим лингвистам. К примеру, можно  ли в лингвистической экспертизе  опираться на психолингвистические методы? Эта тема уже поднималась  в разговоре, но вопросы остались. С одной стороны, существует психолингвистика как языковедческая дисциплина (см. паспорт специальности 10.02.19 – теория языка). С другой стороны, мы понимаем, что часть проблем,  обсуждаемых в соответствующей научной литературе, скорее относится к ведению психологии, имеющей свой научный инструментарий.

Или возьмем аспект,  связанный с материалом исследования. Будучи «взращенной» в русле структурно-системной парадигмы в лингвистике, я очень осторожно относилась к экспертированию поликодовых текстов, которое предполагает анализ и собственно языковой, и визуальной составляющих. Л.О. Бутакова вполне убедительно показала, что такие тексты могут быть объектом изучения лингвиста. Да и в целом,  как я уже говорила раньше,  нужно,  наверное,  смелее использовать достижения коммуникативной и когнитивной лингвистики.

А.А. Курулёнок:

-Убеждён,  что деятельность лингвиста-эксперта не должна выходить за рамки лингвистической компетенции. При знании некоторых юридических понятий и законов (статей, по которым ведутся дела, допускающие вероятность обращения к экспертному заключению лингвиста) лингвист не должен занимать позицию юриста и в своей экспертизе не должен пользоваться юридическими терминами (которые, тем не менее, могут определять специфику его исследования).

Н.В. Орлова:

-Андрей Александрович, соглашаясь с Вами в принципе, я бы добавила: не должен «пользоваться», но должен «держать в голове». В последнее время вопросы (что хорошо заметно) становятся всё более  стандартными и явно коррелируют с формулировками законодательства. Выстраивается логическая связка: вопрос – решаемая экспертом задача – статья закона. В этом контексте надо знать, какие именно понятия из запрашиваемых или попадающих в сферу вопроса являются юридически определенными терминами. Отвечать «вслепую», как бы не замечая существования целого ряда таких терминов, бессмысленно.

Иначе говоря, я убеждена, что надо знать тексты статей УК РФ и ГК РФ,  на которые сориентированы вопросы к лингвисту-эксперту.

Н.В. Киреева:

            -Насколько внимательно заказчики экспертиз и судьи читают  исследовательскую  часть текста экспертизы?

            Л.О. Бутакова:

-Внимательно читают.

5.           Как решается проблема некорректных вопросов? Возможна ли коррекция вопросов, выносимых на разрешение эксперта?

Л.О. Бутакова:

-Можно согласовать  вопросы на предварительном этапе. Иногда заказчики просят  помочь сформулировать вопросы. Приходится это делать. Лингвисту нельзя задавать вопрос «Является  ли текст экстремистским?» – это не мы решаем. Лингвисту нельзя задавать  вопросы: «Как это может  быть  воспринято?»; «Могут  ли быть  такие-то последствия в результате прочтения текста?» – это не в нашей компетенции.

А.А. Курулёнок:

Вопросы заказчика могут быть сформулированы так, что отвечать на них нужно только определённо и утвердительно – при том, что  такой ответ  не может  быть  дан на основе применения лингвистических  методов. Во избежание подобных однозначных ответов (в таком случае бремя доказывания вины ложится полностью на плечи лингвиста, но он ведь не юрист!) также стоит потребовать переформулировки вопроса.

Н.В. Орлова:

-Если заказчик настаивает на некорректном вопросе, можно  указать  на его некорректность. Приведу пример.Спрашивается: «является ли содержание текста унижающим честь и достоинство лица; выражено ли оно в неприличной форме»; а затем формулируется следующее: «возможно  ли из  содержания текста сделать вывод о том, что оскорбление адресовано NN?» Очевидно, что в последней части формулировки  уже содержится презумпция имеющегося в тексте оскорбления. Снимая данное противоречие,  целесообразно отвечать на вопрос в следующей редакции: «Является ли содержание текста унижающим честь и достоинство лица; выражено ли оно в неприличной форме; возможно  ли из  содержания текста сделать вывод о том, что имеющиеся в тексте эмоционально-оценочные слова и выражения адресованы NN»?

К сожалению, нередко в формулировке вопросов содержатся грамматические ошибки. Если исправить их невозможно, можно указать, что  отвечаешь на вопросы в формулировках заказчика.

6.                       Какова роль «человеческого фактора» в судебной лингвистической экспертизе? Следует ли опираться на прецеденты,  какова роль уже состоявшихся решений по  аналогичным делам? Как решается проблема «ожидания результата» заказчиками экспертизы?

   В.Н. Сурков:

  -Любой человекможет ошибиться.

  О.Р. Онищенко:

  -По делу Буданова было три разных экспертизы. Человеческий фактор…

  Л.О. Бутакова, О.Р. Онищенко:

  -Опираться  на судебные решения по  аналогичному материалу  не следует. Каждое экспертное заключение пишется «с чистого листа».

  А.А. Курулёнок:

  -«Вопрос о прецедентности» – вопрос личный, адресованный экспертом самому себе. Стоит ли апеллировать к типичному случаю или к случаю, который уже был в практике эксперта? В какой-то степени это допустимо, но всякий раз нужно помнить о том, что новая экспертиза – это новое дело, новый контекст, новые коммуникативные условия, а значит, приобретение нового опыта. Если и повторять себя, то только в плане выбранной технологии исследования.

  Л.Б. Никитина:

       Курсы показали, что у нас,  разных экспертов,  много общих проблем. При этом каждый из нас реализует себя в контексте своего собственного научного стиля, своего научного багажа… Субъективизма (в хорошем смысле слова) при интерпретации текста не избежать; задача – достойно его аргументировать. Да, эксперт  вправе выбирать  линию своих рассуждений, не в последнюю очередь  руководствуясь собственной исследовательской интуицией. В известном смысле мы движемся от собственного восприятия текста и оценки ситуации,  а  потом «заставляем» себя посмотреть на него «чужими глазами» (с позиции заказчика, фигуранта дела, адвоката и т.д.). В этой ситуации трудно, но необходимо не сместить свою точку зрения  в угоду ожиданиям заказчика. Нередко сама постановка вопроса «давит» на эксперта, и он оказывается запрограммированным на ожидаемый ответ. 

О.В. Руднева:

Делать экспертизы «по заказу»  означает для специалиста потерю независимости, непредвзятости (которые важны в экспертной деятельности) и, очевидно, репутации. Здесь можно говорить и о профессиональной этике лингвиста-эксперта, не оглядывающегося на «заказ», а исходящего из самого лингвистического материала, который может быть достаточен или недостаточен для объективного анализа.

Круглый стол завершился заключительными репликами «о самом главном» из того,  что  обсуждалось  и не обсуждалось во время разговора.  Высказались несколько участников:

Л.Б. Никитина:

-В рассуждениях об очернении чести, достоинства, деловой репутации мы исходим из того, что человек (тот или иной политик, представитель власти…) изначально идеален (всё-то у него есть: и честь, и достоинство, и прекрасная деловая репутация).  Я все время чувствую «исследовательский дискомфорт» от  этой идеализации: как, каким инструментом измерить человеческое достоинство;  каким должен быть человек с достаточным «количеством» чести;  чье мнение формирует репутацию и т.д.  И если нет у человека этой самой чести, и с достоинством не все в порядке, то и чернить нечего.А репутация вообще формируется «извне»: формирующие ее могут быть и исключительно честными, и непорядочными людьми… Если исходить из того, что некто во всем положителен, то любая  отрицательная оценка  – это уже очернение.  В этой области  эксперт без работы не останется, но, мне кажется,  всегда будет чувствовать  «искусственность» своих выводов (речь не об оскорблении чистой воды, а об этом самом «очернении»).

А.А. Курулёнок:

- На любом этапе экспертной деятельности, которая на первых порах является отчасти и интуитивной, возникают свои проблемы, обусловленные материалом и задачами лингвистического исследования. Думается, что неизменно важно учитывать особенности коммуникативной ситуации (контекст). Он должен быть максимально  полным для создания объективной экспертизы.  Показался значимым разговор о вероятностной модальности. И еще сделал для  себя вывод: апелляции к известным именам и прецедентам не  решают за эксперта его  задачу. Думаю, что  в состоявшемся разговоре выделены те аспекты лингвистической экспертизы, обсуждение которых поможет разобраться в проведении каждый раз актуального и порой неоднозначного исследования.

Е.И. Бреусова:

Эксперт и его труд не могут быть абсолютно беспристрастными.

О.В. Руднева:

Работаем с конкретными ситуациями; степень учета контекста – максимальная.

Е.Ю. Виданов:

-Большинств­о разобранны­х случаев касались конкретных­ людей – «языковых личностей»­, а вот примеров, где необходимо­ было бы выяснить, кто является автором текста, не было. Для меня это очень больной вопрос.  Я делал экспертизу­ явки с повинной на предмет того, сам ли человек написал текст признания или ему диктовали. По ходу пришлось ознакомить­ся с материалам­и дела – речь там шла об убийстве. Сами понимаете,­ что ответственность в таких делах очень велика.

Большое спасибо за саму идею курсов и  прекрасное­ наполнение­ занятий!