Костромичева М.В.

ОШИБКИ ПРИ ИНТЕРПРЕТАЦИИ СОДЕРЖАНИЯ ТЕЛЕФОННЫХ ПЕРЕГОВОРОВ

Опубликовано: Материалы круглого стола «Ошибки судебной экспертизы: причины, выявление, предупреждение» (МГЮА, г. Москва, 26 января 2012 г.). – Москва : Проспект, 2012. – С. 85-88.

Телефонные переговоры имеют устную речевую форму диалога с присущими ему особенностями, такими как краткость высказывания, разнообразие предложений неполного состава с естественной опорой на реплики собеседника, свободное от строгих норм книжной речи синтаксическое оформление высказываний, заранее не подготовленных, преобладание простых предложений и т.д.[1] Все эти факторы уже сами по себе затрудняют восприятие текста на слух, а содержание текстов, представленных в большом объёме, с учётом предполагаемого наличия скрытой информации достоверно может быть оценено только и исключительно в рамках лингвистической экспертизы (предпочтительно – выполненной комиссией экспертов). При этом эксперту должны быть представлены аудиоматериалы и распечатка официально выполненной (в рамках фоноскопической экспертизы) расшифровки дословного содержания переговоров. По нашему мнению, абсолютно недопустимой является ситуация, когда смысловое содержания записей телефонных переговоров интерпретируется в рамках допроса специалиста, в основном, по восприятию на слух, тем более – если прослушивание проходит во время перерыва или непосредственно в судебном заседании.

Приведём характерный пример. В судебном заседании предстояло, в частности, установить, имела ли место в действиях одного из подсудимых цель сбыта наркотиков. Фоноскопической и лингвистической экспертиз по текстам телефонных переговоров (нескольких лиц) не проводилось, суду были представлены стенограммы (во многих случаях – в сокращённом изложении) телефонных переговоров (на 49 листах). Для анализа переговоров была приглашена специалист Ф., которая, прослушав аудиозаписи и ознакомившись со стенограммами во время перерыва в судебном заседании, в тот же день была допрошена. Как показал анализ показаний специалиста, изложенных в протоколе судебного заседания, Ф. допустила целый ряд ошибок в интерпретации отдельных слов и выражений. Отметим наиболее характерные примеры. Так, один из разговоров в изложении лица, составившего стенограмму, был представлен следующим образом: «В. спросил К., где он, К. ответил, что едет, В. сказал: «Давай, все, зайдешь, хапнешь и поедем». К. согласился». В тексте протокола судебного заседания есть пояснения подсудимого К.: «слово «хапнешь» подразумевало, что я заеду к В., мы покурим, и я поеду». При этом на вопрос суда: «А курить, что вы хотели – табак или наркотическое средство?», К. пояснил: «Наркотическое средство». Однако в показаниях специалиста сказано: «кроме того глагол «хапнешь» в среде употребляющих и продающих наркотические средства обозначает быстро забрать, купить». Специалист Ф. в данном случае (и в ряде других показаний) ссылается на дискурс: «То есть этот дискурс находит свои выражения, как в раз в употреблении этого глагола «хапнешь»». Если иметь в виду дискурс, связанный с жаргоном наркоманов, то остается непонятным, на что опиралась специалист Ф., выделяя у глагола «хапнуть» значения «забрать, купить»: ни в одном из изученных нами лексикографических источников, фиксирующих жаргонную лексику, в том числе и лексику жаргона наркоманов, такого значения у глагола «хапнуть» не отмечено. Более того, глагол «хапнуть» в указанном жаргоне имеет вполне конкретное значение, связанное с употреблением (но не приобретением или продажей) наркотических веществ: «Нарк. Выкурить небольшое количество качественного наркотика»[2] (ср. также однокоренные с глаголом «хапнуть» существительные «хапа»: «Нарк. Анаша»[3]; «хапка»: «Одна затяжка сигаретой или наркотическим веществом»[4]). И совершенно непонятно, что позволило специалисту прийти к однозначному выводу о том, что слово «хапнуть» связано не с употреблением наркотического средства (подтверждением чего является фиксация слова в лексикографических источниках именно в этом значении), а с приобретением: «и конечно если делать вывод, то однозначно мы можем сказать, что речь идет о приобретении, причем хапнуть – это в данном случае это речь идет о приобретении и именно наркотического вещества, ряд не указан какой, но общее значение видно».

В другом случае на просьбу гособвинителя пояснить, что обвиняемый имел в виду, когда сказал: «сижу, туплю в ларьке», подсудимый В. пояснил «… разговор шел о том, что я сижу в ларьке, если хочет пусть заезжает», «Я не знаю, что подразумевается, просто сказал что сижу, делаю полку, сижу, туплю, просто так выразился. Я сидел и занимался делом – собирал стеллажи», на уточняющий вопрос гособвинителя «Я хочу услышать в вашем понимании слово «туплю»» В. ответил: «Не могу пояснить». В лексикографических источниках слово «тупить» отмечено в значениях: «Мол. Шутл.-ирон. или неодобр. Не понимать чего-л.»[5]; «1. шутл.-ирон. или неодобр. Не понимать чего-л. 2. Нарк. Замыкаться в себе, становиться мрачным, угрюмым (под воздействием наркотика)»[6]. Таким образом, общеизвестное в молодёжной среде слово «тупить» («не понимать чего-л.») содержит сему ‘глупость’. В связи с этим показания подсудимого В., в которых он не может пояснить значение слова и объясняет, что он «просто так выразился. Я сидел и занимался делом – собирал стеллажи» могут быть расценены как вероятностно достоверные (т.е. «туплю» в данном контексте можно трактовать как ‘занимаюсь всякими неважными делами, всякими глупостями’). С меньшей долей вероятности можно предположить, что в анализируемом контексте использование слова связано с употреблением наркотиков (например: ‘сижу, мрачный, угрюмый (находясь под воздействием наркотика)’). Но в пояснениях специалиста по поводу значения данного слова сказано: «Явно ситуация, которая бы характеризовалась выражением слов и предложений, в данном случае «сижу, туплю», если я не ошибаюсь – это времяпрепровождение в ожидании очередного клиента». Как видим, специалист оговаривает «если я не ошибаюсь», но и здесь остается непонятным, на чем основано предположение о неком «ожидании очередного клиента» (сразу возникает вопрос: какого клиента?). А на вопрос защитника: «А ларек обозначает ларек, или что-то другое?» специалист ответила: «Я думаю, что это не ларек» без всяких пояснений. 

Отдельно следует отметить факты, которые можно расценить как выход за пределы компетенции специалиста-лингвиста.

В показаниях специалиста зафиксированы следующие ошибки:

- оценка правдивости / ложности показаний (лингвист может говорить только о возможной достоверности / недостоверности трактовки того или иного языкового факта): «На вопрос гособвинителя Д.: «Скажите, как вы думаете, К. и С. правду говорят?» специалист Ф. пояснила: «Я думаю, что да, однозначно он торопил, для приобретения, причем это было сделано по предварительной договоренности»»;

- специальные, не входящих в компетенцию лингвиста качественные характеристики объектов: «Более того, я думаю, что там построение фразы указывает частично на то, что если говорить по качеству, то возможно это не тяжелая форма, не тяжелые наркотики, если есть такое определение»;

- юридическая оценка деяний: «…весь сложившийся контекст указывает на то, что приобретателями на сегодняшний день являлись присутствующие здесь два молодых человека, а снабжал их и в роли продавца выступал подсудимый В.».  

Выделим также следующий эпизод судебного заседания: 

«На вопрос защитника С: «А если абстрагироваться, что кто-то из говоривших говорит о наркотиках?».

Специалист Ф. пояснила: «Давайте с вами изначально поставим ситуацию, мы не можем с вами абстрагироваться от той речевой ситуации, которая есть. Все предыдущие записи и разговоры и построение этого разговора – это так называемый контекст, то словесное окружение, которое есть, указывает на то, что это не чайник, не конфеты, не печенья».

На вопрос защитника С.: «Какие все, которые вы прослушивали?».

Специалист Ф. пояснила: «И предыдущие и вот эти три фрагмента».

Таким образом, специалист Ф. прямо указывает, что предлагая трактовку того или иного фрагмента, она в своих показаниях опирается на объединённое понимание всех прослушанных разговоров, считая такое объединение возможным в рамках единого контекста. Но из представленных материалов видно, что механическое объединение записей телефонных переговоров в единый контекст в данном случае практически провести невозможно: переговоры проводятся в разные дни, в разное время, разными лицами, тематика переговоров в ряде случаев либо не определяется, либо разнится (даже в тексте одного разговора речь может идти о разных предметах: о наркотических средствах, о возможности встречи, о работе, о вопросах бытового характера). Учитывая все эти факторы, объединение в единый контекст всех переговоров является ошибочным.

Обобщая сказанное, отметим, что проведение анализа текстов телефонных переговоров без полноценного лингвистического исследования, без обращения к широкому кругу лексикографических источников, а при необходимости – к специальной литературе, без установленного дословного содержания переговоров недопустимо, как недопустимо (позволим себе это сравнение) определение групповой принадлежности крови исключительно по внешнему виду некоего пятна. И в том, и в другом случае выводы будут недостоверны по определению.