Н.Д. Голев (Барнаул, АлтГУ)

Выступление на круглом столе

Некоторые принципы орфографического строительства и проект «Свода правил русского правописания» (М., 2000)[1]. 

Уважаемые коллеги!

Я поддерживаю предложение выступающих передо мной специалистов о написании текста коллективного обращения участников нашей конференции по поводу проекта нового свода правил русского правописания..

 Мое отношение к проекту также негативное, но точка отсчета для такой  оценки несколько иная. Я исхожу из того, что вопрос о качестве отдельных предложений и даже всей их совокупности – вопрос вторичный. Гораздо важнее подчеркнуть, что проект реформы не базируется на каких-либо достаточно разработанных общетеоретических концепциях русской орфографии, он вменяется обществу при отсутствии самой теории реформирования языка и орфографии как его части. Иными словами я намерен поставить этот вопрос в контекст более общей проблемы принципов реформирования языка.

Авторы проекта, похоже, считают, что основополагающие вопросы теории орфографии (например, вопрос о ее коммуникативной предназначенности, о принципах оценки ее качества и соответственно о сущности самого понятия «совершенствование орфографии», о цене – в самом широком смысле – и механизмах  изменений нормативной стороны любого уровня и т.п.) либо само собой разумеющиеся, либо настолько не существенные, что их исследованием и обсуждением можно пренебречь и незамедлительно приступить к «совершенствованию», исходя из некоторых (не ставших доступными научной общественности) представлений авторов о «совершенстве». С этим трудно согласиться. Большинство из подобных вопросов предполагает осуществление серьезных научных (в том числе экспериментальных) исследований с разных сторон и с разных научных позиций.

Чаще всего в качестве априорных ценностей реформы объявляются «упрощение»  и «унификация» («логическая непротиворечивость») правил правописания. Нередко все это сопровождается апелляцией к трудностям усвоения правил и необходимости повышения уровня грамотности.

  Но так ли бесспорны эти ценности, ради которых нужно «перелопачивать» сложившуюся и проверенную практикой систему? Здравый смысл говорит, что значимы эти «ценности» не сами по себе. Их значимость всецело зависит от оценки их (предполагаемой) коммуникативной  эффективности и обоснованной  «цены» реализации проекта. Представим себе, что кто-то из Управления ГИБДД внес предложение изменить правила дорожного движения, мотивируя это необходимостью их «упрощении и унификации» и легкости усвоения. Думается, что такие предложения встретят разумный встречный вопрос: а будут ли  эти «упрощение и унификация» способствовать главному – качеству дорожного движения, уменьшению числа дорожных катастроф? Может быть, это число будет только увеличиваться, поскольку, как минимум,  сознание многих шоферов будет раздвоено из-за наложения старых и новых правил? Чем доказано, что этого не произойдет и т.п.? И если таких убедительных доказательств не будет представлено, вряд ли предложения пройдут.

Так же должно бы быть и в орфографии. Что означает действительное совершенствование орфографии, ради которого стоило бы начать серьезную и ответственную акцию по изменению сложившихся орфографических норм? Только одно – существенное улучшение качества письменной коммуникации, повышение эффективности достижения взаимопонимания пишущего и читающего, уменьшения числа коммуникативных «катастроф» (неудач) и снижение уровня помех письменной речи. При этом число плюсов никак не должно превышать число минусов, в том числе и в первую очередь - не должно превышать той высокой цены, которое общество необходимо должно заплатить за реформы. При этом, говоря о цене, мы менее всего имеет в виду цену  материальных затрат (хотя и они требуют ответственного прогноза), а прежде всего - коммуникативно-психологические и социально-культурные усилия, которых с неизбежностью потребует от общества реформа. И в первую очередь - от грамотных и культурных его членов, которым реформа затруднит потребление научных и культурных ценностей. Не надо забывать, что именно  в существующей системе графики (соответственно  орфографии и пунктуации) исполнено множество текстов, являющихся достоянием общества, и что эта система была их органической частью. Не владея научно обоснованным прогнозом, вступать в дорогостоящее реформирование важной сферы (не только сугубо технической, но и духовной) по меньшей мере авантюрно.

К сожалению, такого прогноза нет, и, строго говоря, ему неоткуда взяться, так как коммуникативная концепция орфографии     в отечественной орфографической теории не представлена даже в зачаточном состоянии. Достаточно указать, что фактически в теории орфографии не описана позиция читающего, вне которого термин «взаимопонимание» лишается всякого позитивного смысла. А ведь влияние орфографических ошибок на качество чтения – принципиальный вопрос, ответ на который отнюдь не очевидный. Укажем, например, на такой факт: негативная роль описок в восприятии и понимании текста, к которым отношение в школе снисходительное, куда большая, чем у многих ошибок, относимых к грубым и нетерпимым.

Вопрос о цене реформы сложившейся системы правописания может быть поставлен «с другой стороны»: какова цена нереформируемой орфографии? То есть,  что грозит обществу, если базовый корпус норм, предназначенный для широкого круга читающих и пишущих,  оставить без изменений? Опыт «консервативных систем» орфографии (например, английской) показывает, что «нереформируемые» системы письма  успешно обслуживают  сферу обыденной коммуникации, а через нее - культуры, науки, выполняют важные международные функции, осваивается миллионами людей во взрослом состоянии, и нет никаких оснований полагать, что реформа сделала бы осуществление этих функций языка более совершенной (а не,  наоборот, - затруднила бы его).

На наш взгляд, вопросы здесь должны ставиться иначе.

Первое. В 1905 г. в Одессе замечательный русский лингвист А. Томсон опубликовал книгу «Необходима  реформа не правописания, а преподавания правописания». Именно в этой плоскости лежит ответ на вопрос  о том, приведет ли реформа к повышению уровня грамотности путем упрощения норм-правил (нормы и правила в нынешней теории орфографии фактически отождествляются). Не упрощение и логизация норм-правил ведут к повышению уровня владения письменной речью на ее орфографическом срезе, а именно методика преподавания орфографии, которая призвана обеспечить эффективное усвоение сложившихся и объективированных в громадном массиве текстов норм правописания. Вряд ли можно назвать особенно эффективной действующую сейчас в школе методику обучения широких масс носителей русского языка орфографии. Мы имеем в виду методику, основанную на «правилах» – этим словом называют мнемонические приемы при решении орфограмм, предполагающие опору на разного рода метаязыковые формулы. Эта стратегия обучения грамотному письму рассчитана на определенный ментально-психологический  тип детей с сильной акцентуацией левого полушария коры головного мозга (то есть детей   рационального типа). Для остальных она малоэффективна.  Думается, что методика не использует громадный резерв языкового чувства (и его части – орфографической интуиции), способных обеспечить достаточную для обыденной коммуникации степень орфографической грамотности. (Об этом говорили многие докладчики на секции «Чтение и письмо в онтогенезе»). Что касается довода о том, что упрощение норм приведет к повышению уровня грамотности населения, то он представляется мне чуть ли не комическим. Под более высоким уровнем грамотности в таком случае разумеется возможность получать более высокие оценки за написание одного и того же, скажем, диктанта. Изменяется не грамотность, уровень которой измеряется меньшим числом ошибок, а критерии оценки тех или иных написаний как ошибочных или нет. Вопрос этот сам по себе значимый для лингводидактики, но к повышению культуры речи он не имеет никакого отношения. Так, в свое время немало повеселили общественность предложения некоторых спортивных функционеров переименовать первую лигу в высшую – объяснения были таковы: «Для повышения уровня советского футбола….». Уровень-то остается тем же. 

Второе. Возможно, следует изменить отношение к стремлению достичь 100-процентного единообразия, исключающего вариативность написаний, которая допускается в других сферах языка – орфоэпии, морфологии, синтаксисе. Вряд ли этот идеал необходим для эффективного общения, предполагающего минимум затрат для достижения достаточного коммуникативного успеха.  Особенно это касается оценки  написаний, которые не влияют на реальное понимание написанных слов и словоформ в обычных условиях и  различие которых фактически не замечается в обычной письменной речи (например, семантико-дифференцирующих написаний типа слитного или раздельного написания НЕ с прилагательными и наречиями, удвоенного или одинарного Н в полных и кратких причастиях и прилагательных и т.п.). В методическом плане это означает «реформирование» шкалы ошибок по степени их грубости и шкалы оценок при оценке написаний слов, содержащих     такие «некоммуникативные» орфограммы.

Впрочем, и то и другое предложение тоже требует предварительных исследований и предварительного обсуждения, что и явилось главным тезисом моего выступления. 

Несколько слов о том, как реализуются названные мной принципы реформирования языка в нынешней ситуации, связанной с появлением проекта «Свода правил русского правописания. Орфография и пунктуация» (М., 2000).

Полностью снят вопрос о самой необходимости изменений прежнего свода правил. Во всяком случае нам неизвестны публикации материалов дискуссий. Авторы проекта не считают нужным обосновать свою позицию по этим фундаментальным проблемам языка и языкового строительства. Авторы охотно говорят об обсуждении Проекта, но обсуждения-то и не получается. Начиная с факта исключительно малого тиража Проекта, недоступного в провинции даже вузовским преподавателям. Весьма неясно то, каким образом намерены авторы учитывать результаты такого обсуждения? Что и как намерены они делать с противоположными точками зрения? Ведь несерьезно же создавать некую среднестатистическую модель «и нашим и вашим» – эклектика в таких вопросах хуже радикальности.

   Вместо принципиальных вопросов языкового строительства обществу навязываются частные вопросы и побочные аспекты реформирования. Сейчас, например, активно прорабатывается тезис – это не реформа орфографии (и тем более  языка), а всего лишь переиздание Свода правил 1956 года, якобы устаревшего («якобы» – потому что понятие «устаревшее» тоже нуждается в теоретическом и практическом обосновании). Я не намерен углубляться в терминологическую дискуссию (реформа или переиздание?), замечу лишь, что по части орфографии проект предусматривает 23 изменения Правил 1956 года. Некоторые из таких изменений, например, слитно-дефисно-раздельное написание сложных прилагательных потребовали создание нового словаря с большой теоретической преамбулой.  (Об этом словаре я еще буду говорить и далее в другом аспекте).     За каждым из правил стоят словари, горы методической литературы, устоявшиеся структуры в сознании больших масс учителей и рядовых носителей языка, а главное – еще раз – необъятные массивы написанных текстов, чтение которых массами читающих  неизбежно. Но ведь все эти горы и массивы будут помехой новым словарям и справочникам, новонаписанным текстам. Переучившиеся учителя будут противостоять непереученным или  «недопереучившимся». Возможно, 23 подобного рода изменения не есть реформа, а есть «переиздание». Суть не в том, как назвать предложение, а в следствиях его принятия.

Странным выглядит термин «проект» на обложке нового «Свода правил- 2000». Ощущение непонятности возникает на фоне того, что уже было несколько выпусков словаря-справочника «Слитно или раздельно?», авторы которого, не дожидаясь принятия проекта, вводят его в речевую практику носителей русского языка де-факто. Невнятная аннотация на второй странице титульного листа в третьем издании (М., 1982) способно лишь усилить неразбериху в умах пользователей. Авторы поясняют в одном тезисе, что словарь-справочник составлен на основе Правил 1956, но уже в следующем тезисе пишут, что ими предлагается  «свое решение некоторых вопросов написания сложных существительных и прилагательных, и  «в этой части рекомендаций Словарь не всегда может считаться нормативным» («в некоторых», «не всегда» – вряд ли этот модус уместен для изданий с такой предназначенностью), особенно если учесть что словарь предназначен не только для специалистов, но и «является справочным пособием для широких кругов читателей». Не берусь утверждать однозначно, можно ли подобный Словарь-справочник отнести к разряду «проектов», и к разряду  «переизданий». При всем понимании и даже солидарности с абстрактно-теоретической логикой новых правил, я не уверен в их практической целесообразности. Несомненно, авторы хотят как лучше, но получится то как всегда – сумятица в умах рядовых пользователей орфографическими нормами, не обязанных вникать в теоретические дискуссии, но обязанных реагировать на вариативность реальных написаний.

***

Несколько слов по поводу других докладов.

Доклад Л.А. Вербицкой связан с обсуждением реформы, так как одним из доводов, звучащих в устах как сторонников, так и противников  изменений некоторых написаний, является довод, в соответствии с которым «неправильное» написание может повлиять на произношение.  Но на самом деле, сколько бы мы ни писали окончание ого в прилагательных, произносить его как ого  носители языка, кажется, не спешат. (Замечу от себя, даже если и будут произносить ого, отрицательный характер подобного рода орфоэпических сдвигов для общественной коммуникации нуждается в обосновании – в языке такого сдвиги были и будут всегда на всех его уровнях и во всех его планах).    Докладчик убедительно показал отсутствие прямого влияния орфографии на орфоэпию, и это еще один аспект в положении о достаточной степени самостоятельности письменно-речевой деятельности и ее относительной независимости от звучащей речи (и наоборот).

В содержательном докладе Е.С. Скобликовой выделю мысль, созвучную моему выступлению. Косметические изменения, не подведенные под один принцип изменения, предлагаемые проектом, обойдутся обществу «дороже», чем радикальные изменения, так как читающий при избирательных изменениях неизбежно теряет ориентир в квалификации текста и его автора - как грамотного (или неграмотного) носителя старой (или новой системы). Об этом, в частности, неоднократно писал и говорил известный специалист по русской орфографии Б.И. Осипов (Омский госуниверситет).

Полностью разделяю призыв Н.В. Соловьева к учету языкового сознания (хотя полагаю, что докладчик в большей мере говорил о сознании метаязыковом, предполагающем осознанные рефлексии носителя языка по поводу языка вообще и орфографии в частности; собственно же языковое сознание управляет практическими, чаще всего неосознаваемыми, действиями носителей языка при его обычном использовании в речевой деятельности).    Изучение обыденной ментальности – важный момент для подготовки любой реформы,  если реформаторы намерены внедрить изменения, не противоречащие действительным потребностям и возможностям общества. К сожалению, сочетание «когнитивная орфография» не стало термином орфографической теории, как и «коммуникативная орфография».  

 Некоторый принципы орфографического строительства и проект Свода правил русского правописания (2000) // Лингвистический ежегодник Сибири. Вып.7. Краноярск, 2005. – С. 31-37