Начну с примера из практики лингвиста-эксперта. Толкуется фраза «столбики должны располагаться на расстоянии от 2.5. до 16 метров от переезда». Представитель ГАИ настаивает на том, что фраза обязывает ставить первый столбик точно на расстоянии 2.5 метра. На контрвопрос: «А фраза о штрафе в размере от 50 до 100 рублей тоже обязывает Вас штрафовать точно в 50 рублей, или этой фразой обозначен диапазон выбора?», уверенно отвечает: «Нет, не обязывает, но это не распространяется на «столбики»; ЗДЕСЬ ЗАКОНОДАТЕЛЬ ИМЕЛ В ВИДУ ДРУГОЕ». Вот такая юридическая модальность.
Ее хорошо иллюстрирует автор текста «Толкование норм права может помочь»
http://anisim.westportal.net/publications/tolkovanie_norm_prava.html. (рекомендую участники дискуссии познакомиться с материалом) , который, столкнувшись с аналогичной ситуацией, резонно спрашивает, почему нормы налогового права мы обязаны понимать «НЕ ТАК, КАК ОНИ НАПИСАНЫ, А ТАК, КАК ОНИ ДОЛЖНЫ БЫЛИ БЫТЬ НАПИСАНЫ»? На мой взгляд, это расхождение модальностей – вопрос не столько лингво-юридической техники, сколько сущностный вопрос правовой коммуникации, подчеркивающий противоречивый характер отношений ее субъектов – законодателя (представителя власти, говорящего на юридической языке) и законопослушного гражданина (говорящего на общенародном языке).
Принцип аутентичности толкования, закрепляющий толкование за законодателем, решает это противоречие с позиций приоритета власти, которая всегда права, даже если не права. Этот тезис хорошо иллюстрирует высказывание одного из участников дискуссии на религиозном сайте, который смиренно (как ИСТИННЫЙ верующий) говорит:«МОЁ ТОЛКОВАНИЕ НЕ МОЖЕТ СЧИТАТЬСЯ ИСТИННЫМ, ДАЖЕ ЕСЛИ Я И ИСТОЛКУЮ ПРАВИЛЬНО» http://www.bible.com.ua/answers/r/2040/308262. «Правильно» означает в нашем случае – по правилам (законам) естественной логики и естественного языка. Истинно – согласно воле законодателя. Появление религиозного примера в нашем рассуждении вполне обоснованно, ибо принцип аутентичности толкования напоминает древние традиции, по которым право толкования было сакрализованным, оно принадлежало посвященным (жрецам) и было одним из инструментов ментальной власти над верующими.
Один из фундаментальных принципов естественного языка и обыденной герменевтики – отчуждение текста от автора. Опредмеченный текст (точнее, его смысл), будучи «вброшенным» в сознание читателей, он уже не принадлежит автору. Уже не важно, что ХОТЕЛ сказать автор, а важно, что он СКАЗАЛ. Не важно, что Чехов задумал «Вишневый сад» как комедию и считал, что написал таковую (об этом знают лишь посвященные «жрецы» – историки литературы), важно, что читатели ее воспринимают как лирическую драму. И истинное бытие «Вишневого сада» в сознании читателя!
Учет этого обстоятельства, на мой взгляд, существенно меняет традиционное представление о субъектности толкования закона и сущности правовой коммуникации вообще.

Дир. СИБАЛЭКС, д. филол. н. Голев Николай Данилович